Сплоченность [Перевод с белоруского] - Микола Ткачев

— Да.

— Вез я воду, вижу — во дворе конторы «Восток» людей битком набито. Старики, дети. Должно, тысячи две из деревень согнали. Некоторых кучками конвоиры выводят со двора, к кирпичному заводу гонят. Ну, куда же их? Известно, на смерть, как у нас в Буграх… Приехал я, встретил здесь у столовой Бошкина, спрашиваю: «Скажи ты мне, ты ведь наш, белорус, почему это оккупанты так изводят наших людей?» Спросил у него по-хорошему, а он, ни слова не говоря, налился кровью и давай бить. Вы же слышали. Ну, не скотина он после этого?

Надя хотела что-то сказать, но удержалась, увидев на крыльце столовой повара в ефрейторской форме.

— Поехаль на склад. Шнель! — крикнул он и направился на улицу.

— Иди, — толкнула Надя подругу.

Ольга встала и, долгим взглядом попрощавшись с Надей, зашагала со двора за повозкой.

— Куда же девалась Ольга? Ик… Сбежала? — спросил Бошкин, зайдя на веранду. От него сильно несло самогоном. — Ты не знаешь?

— Откуда мне знать? — удивленно уставилась на него Надя, снимая нагар со свечи.

Высоко вскинутыми бровями, всем выражением лица она показывала недоумение по поводу того, где может быть Ольга. Но она подумала, что удивляться — мало, чтобы убедить Бошкина, будто она и в самом деле ничего не знает. Надо действовать хитрее. Почему бы не свалить вину на него самого! И она вдруг горячо, с возмущением, заговорила:

— Вот, загубили девчину! Говоришь — сбежала? Вранье! Не хитри, не прикидывайся. Расстреляли вы ее, а может быть, угнали куда… Да-да, ты все знаешь, не отводи мне глаза. Говори, что вы сделали с Ольгой?

— Что я тебе скажу? Я сам пришел спросить, все встревожены… Ты же ее подруга, шушукались тут… ик… должна знать.

— Я ничего не знаю. У повара спроси. Ведь он с ней поехал, пускай и ответ держит.

— Спрашивали у него — плечами пожимает. Канула, говорит, как в воду. Повар с Никодимом в склад зашли. Она осталась у воза. Вышли — нету… Ик… Туда-сюда — нет.

— Может, солдаты задержали, погнали куда?

— И об этом подумали… Даже послали людей на поиски… Не в ней дело, важно — куда она пропала.

— Какие вы стали пугливые.

— Не пугливые, а осторожные. Так нужно, обстановка требует. — Бошкин приблизился к ней и, дыша в лицо перегаром самогона, тихо заговорил: — Знала бы ты, какая шумиха поднялась… ик… в городе и вокруг, когда стало известно, что Поддубный в наших руках.

— Какой Поддубный? — сдерживая волнение, спросила Надя.

— Да ты, я вижу, ничего не знаешь. Жаль. Я ведь прошлой ночью… ик… подвиг совершил.

— Ничего не понимаю, расскажи.

В надежде выпытать что-нибудь о Поддубном, Надя терпеливо переносила икоту Бошкина и запах самогона.

— Нас Рауберман послал за «языком»… на родниковский большак… Я повел немцев… ик… одни они ни черта бы не сделали… Партизаны отступали… Колонны нам не были нужны… не под силу. Мы подстерегали одиночек. И вот нашлись. Ехали два конника. Мы их на аркан… ихним же методом… Один убился… затылком о землю ударился… А другой — целехонек попал к нам в руки…

— Так это Поддубный в гараже?

— Он… Скорей бы на виселицу его. Приволок на свою голову, теперь покоя не знаю, карауль его, а я… ик… спать хочу.

— Вот и иди спать, а я буду запираться на ночь.

— Нет, Надька, никуда не пойду… Я пришел к тебе… ик… спать… Ты меня любишь?

Он вдруг обнял ее. Она вскрикнула и, оттолкнув его от себя, бросилась к двери.

— Ну и коза… Ловка… не то что Ядвига, — бубнил про себя Бошкин, уходя с веранды. — От такой не отлипнешь… Все равно поймаю…

4

Часов шесть продолжался поход. И за все это время прошли не более двадцати километров. Идти быстрее было невозможно: все снаряжение люди несли на себе, а пробираться приходилось незаметно, по болотам и лесным зарослям, обходя гарнизоны. Продвигались мелкими группами — отделениями и взводами, меняя направление, прощупывая разведкой опушки и дороги, околицы деревень, прикрываясь головными и боковыми дозорами. Кашляли в пилотки и шапки, курили на привалах только под накидками. Украдкой перебирались через делянки. В зарослях руками раздвигали перед собой ветки, чтоб не шуршали они по задубевшей от воды одежде. Дороги и поляны переходили так, чтобы сбить с толку любого следопыта. Оружие, диски и патронташи прижимали к себе — только не раздалось бы звона или бряцания. Все были сосредоточены и внимательны, понимали, что неожиданное появление на железной дороге — половина успеха. Особенно насторожились, когда слышны стали свистки паровозов, а из облачной тьмы непрошеным свидетелем выглянула полная луна. Лунный свет придал предметам какой-то странный, неестественный вид. В очертаниях каждого куста и пня чудилось что-то подозрительное, казалось, будто за ними следит, притаившись, весь враждебный мир, а они никого не видят и вдобавок лишены возможности стрелять первыми.

— Давай-давай, хлопцы! — поторапливал Злобич людей, остановившихся в нерешительности, прежде чем выйти на поляну. — Чего столпились? При луне же виднее.

— Да, товарищ комбриг… Виднее… девчину миловать да ее шпильки собирать, — пошутил Григорий Погребняков. — Ах, эта луна… Никто же ее не просил выходить.

— У нее свои законы, — проговорил сзади Янка Вырвич. — Этой весной я два раза водил свое отделение на чугунку — и все зря. Только всползешь на полотно, а по тебе — та-та-та… Постовому все видно, и ходить не надо. Ляжет на шпалы — и рельсы перед ним, как на ладони… блестят, а чуть тень на них — огонь.

— Так и не удалось? — спросил кто-то.

— Почему же? На третью ночь взял свое… двадцать вагончиков ахнул. Надоело ждать, пошел на риск. Орудовал под самым носом у гитлеровцев.

— И теперь, возможно, так придется.

— Тс-с, подходим…

— Давай-давай… дозорные тронулись.

Крадучись в тени опушек, пересекая поляны и луга, партизаны все ближе подходили к железной дороге. Тишину ночи то и дело разрывали пронзительные свистки паровозов. Они взвинчивали нервы людей, вызывая все возрастающее возбуждение.

На небольшом расстоянии от дозорных шел головной взвод погребняковцев. Вел их сам Злобич, еще при выходе из лагеря он встал во главе отряда. К двум другим отрядам были прикреплены комиссар и начштаба. Новиков вел калиновцев, а Столяренко — отряд Зарудного. С ними Злобич поддерживал через связных крепкий контакт. Их движение он не только контролировал, но и направлял. Хотя местность была ему хорошо знакома, он, не доверяя ни своим знаниям, ни донесениям разведчиков, время от времени обращался к компасу, разворачивал «двухкилометровку» и, только сверив все данные, снова двигался вперед своим размеренным, неторопливым шагом.

Вскоре вышли на широкую дорогу. Исполосованная следами автомобильных шин, она бежала, точно в туннеле, под густыми кронами старых берез, прямо к станции Гроховка. До мелочей знакомые места! Десятки раз — и на лошадях и на машинах — приходилось Злобичу здесь проезжать.

Зорко поглядывая по сторонам, люди, кто на носках, кто на каблуках, перебирались через дорогу, исчезали в лесной чаще. Где-то справа, на станции, словно страдая одышкой, тяжко вздыхал паровоз. По гулу рельсов, по грохоту буферов да и по свисткам стрелочников можно было догадаться, что паровоз маневрирует, собирает разбросанные на путях вагоны. Воздух был насыщен характерным привокзальным запахом угля, нефти и гари.

На опушке леса, под коренастым дубом, Злобич остановился. Он не сказал ни слова, не подал никакого знака, но люди и без того сразу застыли на месте.

Злобич взглянул на часы: до начала операции оставалось еще сорок минут — времени вполне достаточно, чтобы расставить подразделения в боевом порядке.

Участок железной дороги, отведенный бригаде, тянулся километра на три. На середине его располагалась станция. Станционные постройки вырисовывались на фоне неба точно стога сена. Злобичу известно было все о количестве укрепленных точек врага.

На станции размещался штаб охраны железнодорожного участка, в распоряжении которого находился целый пехотный батальон. К обязанностям по охране железной дороги у батальона прибавилась в эти дни еще забота об отправке в Германию захваченных на Калиновщине и в других районах людей. Разведка доносила, что часть их уже отправлена со станции, остальные же находятся за колючей проволокой дровяного склада. Было также известно, что гитлеровцы очень обеспокоены скоплением на станции большого количества людей. Добиваясь от железнодорожного начальства быстрейшей подачи составов, штаб охраны в то же время укреплял оборону станции: выставил дополнительные посты, заминировал подходы к Гроховке, усилил команды в дзотах и бункерах. Такие же оборонительные мероприятия были проведены и по обе стороны от станции, на линии.